Евгений Сатановский - Жил-был народ… Пособие по выживанию в геноциде
Пример йезидов, христиан, мандейцев и всех прочих меньшинств Ирака, судьба Ливии и Сирии говорят именно об этом. И если кто-либо из читателей надеется, что именно в его стране ничего подобного не произойдёт, – надеется он зря. Югославия или Украина были государствами по-европейски провинциальными, ничего подобного там никто не ожидал. Как и в Грузии, в которой Абхазия была почтенной курортной зоной, а Южная Осетия – патриархальной деревенской окраиной. Да и в советской Средней Азии. Чёрт его знает, на какие грабли ещё наступит «мировое сообщество», пока евроатлантическая демократия, на бессмысленной и безудержной экспансии которой, как на дрожжах, вскипают конфликты, наконец-то успокоится и перестанет экспериментировать с тем, что отцы-командиры из Вашингтона и Брюсселя полагают целебной микстурой, хотя применение их рецептов на практике показывает, что это чистый яд.
Всё вышесказанное звучит не слишком оптимистично. Но сама тема оптимизма не предполагает. Вопрос: что делать, если никуда бежать вы не успели и неожиданно для себя и окружающих оказались в глубоком тылу. То есть кругом новая власть со своими новыми постановлениями, из которых следует, что нет у неё другой заботы, кроме необходимости извести враждебные элементы. В числе которых вы обнаруживаете категории, под которые подпадаете полностью или частично. И нужно понять, как действовать в данной ситуации. Опыт войны показывает, что попадало в эту ситуацию огромное количество людей. Кто-то не мог оставить больных или старых родственников. Кто-то из живших в сельской местности переживал за скотину, которую с собой не возьмёшь и бросить не бросишь. Включая кур в курятнике, которые на скотину не тянули, но в хозяйстве занимали не последнее место. И так далее.
Опять же, возвращаясь к опыту Великой Отечественной войны, вспомним, что масса людей, особенно на Украине, не ушла в эвакуацию именно потому, что наступавшей стороной были немцы. О которых с Первой мировой и Гражданской войн сохранились, в том числе у евреев, куда лучшие воспоминания, чем об украинских погромных бандах или поляках. Да и о российской царской армии или белых. Поскольку были у кайзеровской армии те же недостатки, что у любой другой, но дисциплина у неё была не в пример всем прочим, и гражданское население она без особой причины не обижала. Достаточно почитать раннего Ремарка и сравнить его с описывавшим ту же войну Шолоховым. Тем более что местечковые евреи с их идишем более или менее способны были объясниться с немцами, которые их с грехом пополам понимали.
Добрый знакомый автора, израильский учёный, переводчик и литератор Велвл Чернин, по совместительству замечательный идишский поэт и один из лучших в мире знатоков и ценителей этого языка, рассказывал, как он в своих путешествиях по Германии в качестве эксперимента разговаривал с местными жителями на идиш. Никто и глазом не моргнул: в их представлении он был, понятно, какой-то деревенщиной из Б-гом забытого медвежьего угла вроде Южного Тироля или баварской провинции, но не более того. И опознать в нём еврея, говорящего на еврейском языке, не смог никто. Напротив – очень удивлялись и отказывались верить. Так что воспоминания о Первой мировой и тех старых немцах во Вторую мировую сыграли с еврейским населением оккупированных областей дурную шутку. Поскольку немцы-то были уже другие. Новые…
Что до выживания – вопрос состоял в том, похожи были внешне евреи на типичных, соответствующих стереотипу еврейской внешности евреев, или нет. Успевали уйти туда, где их никто не знал, и выправить себе чистые документы без признаков фамилий и имён, выдававших их происхождение, или нет. Был в населённом пункте, где они жили, стукач-доброволец, или обходилось без этого (редко, но бывало и такое). Удавалось попасть на доброжелательного старосту, немецкого коменданта, не одобрявшего охоты за евреями, или командира воинской части, который смотрел на наличие подозрительных этнических элементов в районе дислокации его подразделений сквозь пальцы, или нет. И всё это всегда было следствием сочетания непредсказуемых случайностей.
Факторами, помогающими выжить, были нееврейские родственники и друзья – когда и если отношения с родственниками были по-настоящему родственными, а друзья были на самом деле друзьями. Огромное число тех, кого удалось спасти, спасали малознакомые им люди просто на основании того, что были они людьми по-человечески порядочными. И это очень часто были совершенно неожиданные люди вроде церковных иерархов и их подчинённых, которые в обычной жизни вполне могли быть бытовыми антисемитами, но без всякой прибыли для себя прятали евреев – особенно еврейских детей. Причём вне зависимости от религиозной деноминации и занимаемых постов: совесть, как оказалось, присутствует в людях в равной пропорции и вне зависимости от того, к какой именно церкви они относятся и какое положение в ней занимают.
К слову, многим помогли спасти детей деньги, уплаченные за то, чтобы их спрятали до лучших времён люди, недостаточно храбрые и бескорыстные, чтобы сделать это просто так, но достаточно ответственные и деловые, чтобы, получив от родителей названную им плату, не нарушить данное слово. Особенно если они предполагали, что родители выжили и после войны вернутся за своими детьми, – судьба Рейха после Сталинграда была для многих более чем ясной. Спрятанные евреи могли послужить своеобразной страховкой на случай прихода Красной Армии или союзников – и достаточно часто ею становились. А были и ситуации вроде той, в которую попал Шиндлер. Тот самый, из фильма Спилберга. Который изначально просто хотел нажиться на ситуации с евреями, а потом привык к ним и спас всех, кого смог, практически разорившись…
Женщинам – особенно молодым – и детям в Холокосте было проще выживать, чем мужчинам. Как из соображений практических: обрезание выдавало только мужчин, – так и потому, что они вызывали больше сочувствия и готовности их укрыть. Впрочем, в разных ситуациях было по-разному. Бывший лидером позднесоветских евреев-крымчаков Лев Кая, отсидевший своё в ГУЛАГе как «турецкий шпион», сын просветителя, автора крымско-татарской грамматики и директора гимназии Карасу-базара Исаака Кая, в конце 80-х, объясняя автору причину вражды между крымчаками и караимами, вспоминал не столько про времена дореволюционные, сколько о том, как караимы в войну отказывались брать у крымчаков детей, чтобы спасти их от расстрела. Хотя крымские татары детей брали – им он был благодарен по гроб жизни. А караимам ни он, ни его община простить не могли.
Факторами, осложнявшими выживание, было попадание в руки нацистских охотников за евреями в качестве еврея. При этом, если из рабочего лагеря или гетто ещё можно было как-то ускользнуть, концлагерь практически не оставлял никаких шансов. Много зависело от наличия или отсутствия специальности, пола и возраста. У специалистов был шанс протянуть дольше. Как, собственно, всегда в истории: любые завоеватели, от ассирийцев и египтян до викингов и Чингисхана или Тимура, сохраняли жизнь людям, которых могли использовать в собственном «хозяйстве». Разница была в том, что в случае Третьего рейха и преследуемых им евреев жизнь последним сохранялась временно. Исключений не было – получить статус «ценного еврея» могли разве что пользовавшиеся мировой славой учёные и конструкторы, нужные оборонной промышленности Германии.
Тем не менее специалисты экстра-класса, направленные на европейские заводы, могли при случае бежать – режим контроля в странах Западной Европы был значительно мягче, чем в Европе Восточной, и тем более не мог сравниться с режимом на оккупированной территории СССР. Да и физическое уничтожение в первую очередь применялось к евреям на территории Советского Союза и Польши, где и находились лагеря смерти и места массовых казней. Опять-таки знание иностранных языков – как минимум немецкого, а на юге Украины и в Молдавии румынского – позволяло при случае вступить в контакт с охраной либо хотя бы понять, о чём она переговаривается между собой. И то и другое могло дать шанс на жизнь – зыбкий, но отличавшийся от нулевого.
Одиночке было выжить легче, чем человеку, обременённому семьёй. При том что и тут многое зависело от физической формы, смекалки и навыков жизни в полевых условиях – например в лесу (и тем более в зимнем лесу). Маленькие дети выживание осложняли: чем они были младше и чем их было больше, тем сильнее. Уцелеть с престарелыми, тем более не способными самостоятельно передвигаться родственниками было практически невозможно – разве что чудом. Говоря отстранённо – а обсуждать материи такого рода автор может только отстранённо, чтобы не получить инфаркт на месте, поскольку добрая половина его семьи погибла в войну, – Рейх с его расовой теорией и практикой геноцида поставил перед евреями вопрос о жизни и смерти на чисто первобытном, биологическом уровне.
